Рыцарь уже не помнил, откуда в сундуках его дома появилась эта картина, и чем она так манила его. Она не была ни каким-либо значимым трофеем, добытым в походах среди могильников давно усопших королей Арнора, ни ценным артефактом, выменянным в гномьих копях или у эльфийских принцев, ни купленной на распродаже во время многочисленных фестивалей, ярмарок и праздников, случавшихся в землях, куда еще не доскакали гонцы предстоящей войны. Вряд ли она висела на стенах Карн-Дума, развлекая своей водевильностью тамошних мрачных правителей, да и мудрецы Дол-Гулдура и Изенгарда были людьми практичными, повседневная жизнь обитателей равнин и пустошей мало их беспокоила.
Выветренное и потрескавшееся, но не утратившее ярких красок полотно, как и его рамка, с течением времени подвергшаяся мягкому воздействию благородной патины, - с недавних пор они стали объектом пристального изучения нашего героя каждый раз, когда он возвращался домой. Сначала он доставал её в своем доме, забитом доверху трофеями, чтобы взгляд и уставшее сознание отдохнули от бесконечных битв со слугами Тьмы в подземельях, а потом, настолько привыкнув к её безмятежному содержанию, пристроил её рядом с камином, над уголком, где очень любил расслабиться.
На картине был изображен обычный вечер у «Гарцующего Пони»: расседланные лошади, уныло жующие сено в кормушках; зеваки, остановившиеся послушать очередного трубадура на открытой сцене; влюбленная парочка, нежно держащаяся за руку у входа в трактир; несколько торговок и прохожих; и чуть приоткрытая входная дверь в теплых лучах остывающего солнечного маяка.
Такой вид отдыха очень скоро стал преобладающим в его свободное время, а вскоре и единственным. По прошествии пары месяцев рыцарь знал наизусть уже все позы и перекрестья взглядов героев, присутствующих с ним долгими вечерами, слышал музыку, играемую на сцене и даже приписал возможные мысли их владельцам. Он даже пересчитал нуждающиеся в починке черепицы на крыше трактира, а иногда ему казалось, что порывы ставшего родным ветра с востока позволяют увидеть развевающиеся белые фартуки трактирщика, вывешенные за углом. Раз за разом, день за днем, он увлекался той картиной, рисуя в собственном воображении события, предшествовавшие её запечатлению, и скользил собственными мыслями вдоль мира уже родных героев.
Тем не менее, картина полностью не складывалась, что-то его смущало.
***
- Все дело в той влюбленной парочке, - осенило его при очередном взгляде на полотно.
***
И это было действительно так. Поднеся картину как можно ближе к свету, рыцарь обнаружил, что искаженные лица влюбленных, неровности которых он поначалу принимал за огрехи кисти художника (а может просто за дешевизну использованных красок) оказались полными нераспознанных эмоций. Сплетение их рук было не страстью, а попыткой женщины в платье цветов симбельмине удержать и отговорить возлюбленного. От чего? Расставания? Измены? Пьяной драки в кабаке? Войны?
- Зачем это здесь изображено? – задумался рыцарь уже точно вслух, распрямляясь и набивая трубку заново.
***
Тот вечер был особенным для героя, возможно из-за сочетания большого количества гномьего имбирного пива со сбором нового урожая табачных листьев местными хоббитами. А может, дрозд ошибся маршрутом, и вместо Одинокой Горы, стрекотал на его высокой березе, пытаясь передать шифр одному ему известной загадки.
Не до конца зашторив окна и поднеся свечи поближе к картине, в которую продолжал всматриваться и следовать развивающимся на ней событиям, рыцарь понял, что стал свидетелем чуть ли не последней фазы конфликта. Вливаясь разумом в поступки главных героев разыгравшейся на его глазах трагичной сценки, он внезапно захотел пережить все испытанные ими чувства и найти разгадку их обычной для стороннего взгляда позы.
***
После того, как луч лунного света упал на картину под несколько иным углом, рыцарь осознал, что девушка совершенно не пыталась отговорить державшую её ладонь руку, как и обладателя руки, от совершения многих глупостей. Недорисованный художником белый манжет её эльфийской сорочки совершенно не мог скрыть заостренный до блеска кинжал, передачу которого запечатлел всё тот же мастер уличного пейзажа.
Все чувства, приписываемые рыцарем данным героям, внезапно растворились в истине. Он уже не мог смотреть на них лишь как на взаимных любовников, только как на заговорщиков.
«Улицы Бри были мало освещены. Люди шарахались от собственных теней, охранников, их собак и бельевых веревок. Выйдя за город, он почувствовал, что время убыстрилось. Вспомнив слова любимой, «первый поворот от ворот направо», он сжал покрепче кинжал в руке. Кровь стучала в висках, лаяли собаки на мелькавшую тень, но когда бесшумно открылась дверь дома на окраине, обладатель кинжала помнил слова, сказанные при прощании : «В этот момент он обязательно будет дома».
До рыцаря, напряженно склонившегося со свечой над картиной, оставался последний шаг.