[cicadascatcher]

Овсяные печенья

I. В дорогу.

Сгущались сумерки. Солнце только-только опустилось за выгоревшие холмы. На востоке на несколько минут над чёрным профилем далёкого леса застыла бледная радуга. В темнеющем небе она была особенно эффектна. Когда несколько лет назад Гроглин впервые увидел её, то застыл от изумления, рот его открылся сам собой и не закрывался до тех пор, пока к языку не присосалась пара-тройка оголодавших комаров. Оцепенением гнома не замедлила воспользоваться и шайка трусливых худющих гоблинов, которые потыкали его для проформы тупыми копьями и, не заметив никакого сопротивления, стащили, что смогли: кошель с серебром, шлем и булаву; щит гоблины, как ни старались, снять не смогли, ибо он намертво прикипел к предплечью стража.

Сейчас же усталый гном неторопливо тормошил полусырые дрова в кострище, не обращая на радугу никакого внимания; за год странствий по пустошам она порядком надоела. Луковый суп с кабанятиной в видавшем лучшие времена помятом котелке никак не хотел закипать. Начал моросить дождь. Гном бросил взгляд на чистое звёздное небо и тихо рыкнул. Он наотрез отказывался принимать причуды местной природы. Особенно сейчас, когда урчание в животе стало больше походить на весенние лягушачьи напевы.

Не в пример своим собратьям Гроглин был малообщителен. Большую часть времени он проводил в одиночных странствиях в поисках приключений и редко примыкал к группам таких же беспечных путешественников, как и он. А всё потому, что не терпел суеты, которая обязательно сопровождала компании. Да и почти всегда, рано или поздно, в компании находился кто-нибудь, кто доставал его своим неудержимым желанием вступить в бой с первым встречным не столько ради благой цели, а лишь бы почесать кулаки. Будучи созданием с философско-осмысленным взглядом на мир, разудалым схваткам стенка на стенку Гроглин предпочитал бои один-на-один. В данном случае это следует понимать, как один гном на один десяток гоблинов или каких-нибудь других грязных тварей, которыми кишмя кишели местные территории. Не чурался он также и выходить на одинокого поросшего мхом и водорослями тролля, засевшего в болоте в ожидании непутёвого охотника. Но в любом случае не лез на рожон только ради схватки. Он должен был ясно осознавать причину, по которой противнику следовало отправиться на тот свет. Если, конечно, не защищался. А защищаться приходилось часто, ибо проходя мимо какого-нибудь не совсем доброжелательного существа с обычно молчаливых уст гнома нет-нет, да и срывались трёхэтажные проклятия. Гроглин и сам не знал, откуда в нём эта тяга к ругательствам, и он бы задумался над этим вопросом поглубже, но к этому времени уже приходилось отбиваться и голова была занята тактическими приёмами и вниманием к действиям противника.

Не дождавшись окончательного приготовления пищи, Гроглин со словами «горячее сырым не бывает» уговорил суп забраться к нему в желудок. Притушив, чтобы не привлекать чужого внимания, и без того ленивый огонь и укрывшись походным плащом, он позволил себе немного покемарить у тлеющих углей.

Ему снились горы, каких он давно не встречал. Снежные вершины пытались удержать собой облака, подхлёстываемые неутихающим ни на минуту ветром. Тяжёлые каменные ворота в просторные пещеры, с незапамятных времён облюбованные и искусно украшенные его сородичами, были приоткрыты. Видно как над ними дрожит тёплый воздух. Внутри слышались глухой стук кружек, праздные крики и смех. Неожиданно на пороге появился изрядно захмелевший гном. Седая длинная борода заплетена в несколько аккуратных кос, жилет с затейливой эмблемой выдавал в нём ювелира. Гроглин сразу узнал своего отца. Он ничуть не изменился с тех пор, как они расстались. Единственное, что смущало в его виде, это полные отчаяния глаза. Отец никогда ни в чём не сомневался, он в любом своём решении был твёрд, как сталь, даже если был неправ и знал это. А тут – отчаяние. С ним явно что-то не так. Отец подошёл к краю небольшого выступа, с которого в хорошую погоду как на ладони видна расстилающаяся внизу долина, глубоко и прерывисто вдохнул и с выдохом произнёс, будто позвал: «Сын!» Прислушался и через мгновение снова, но уже значительно громче и протяжнее: «Сы-ы-ын!» А затем, не дожидаясь эха, крикнул вслед имя. Точнее, Гроглин знал, что это было имя. Его, Гроглина, имя. В этом он ни капли не сомневался, но не слышал его. Порыв ветра подхватил звук и унёс в сторону. И как не вслушивался гном, до него не донеслось ни единого отголоска. Он было хотел ответить и уже набрал в легкие побольше воздуха, чтобы перекричать гул, но тут дыхание перехватило, а грудь сдавило, словно её стянули ремнём, и сорвавшееся с языка невнятное сиплое «Отец!» тут же растрепало ветром. Отец не слышал его. Он повернулся и неуверенным шагом стал возвращаться в дом. Как только ворота закрылись, в воздухе не осталось ничего, кроме завывания ветра.

Гроглин проснулся. Угли в костре совсем остыли. Предутренний холод забрался за шиворот и так крепко засел там, что пришлось вставать и основательно разминать плечи, чтобы согреться. Гроглин всегда принимал решения быстро и бесповоротно, эту черту он явно унаследовал от отца. Вот и сейчас он понял, что задерживаться здесь больше нет смысла, настала пора возвращаться. Но если бы всё было так просто. Взять и вернуться, и оставить обиду, с которой он покидал дом. Ох, эта стойкая гномья обида. Время не способно принести избавление от неё, как и не способно повлиять на слово, данное гномом. Решение о возвращении было уже принято и отступиться от него Гроглин также не мог. Но ничто не мешало ему сделать крюк-другой на долгой дороге. Да, пожалуй, это будет лучшим решением.

Перед отправлением в путь Гроглин заглянул в местную таверну, чтобы запастись провизией. Хозяин таверны несмотря на раннее утро был уже на ногах.
- Приветствую, Гроглин, – с дружеской улыбкой сказал он. – Как обычно? Горячий?
- Разве я когда-нибудь отказывался? – Гроглин расположился у стола дальше остальных от входа. – Помню, ты говорил, что у тебя какие-то проблемы с капустой или чем-то там.
- С мукой. С овсяной. Да, проблемы. И пока без перемен. Хочешь помочь?
- Думаю сменить на время обстановку. Поездка в Шир – самое оно.
Тавернщик набросал на клочке бумаги адрес и имя и вместе с тёплой выпивкой передал гному. Осушив в два присеста кружку, Гроглин купил дорожных припасов, набил ими походную сумку, молча потрепал тавернщика за плечо и направился к выходу. Открыв дверь, он неожиданно остановился, обернулся и произнёс:
- Да… С добрым утром!

Дверь со скрипом захлопнулась, пустую таверну снова заполнила тишина.