Путь в небо

[pusatel]

Путь в небо

Безбожия лукавый век,-
Где Истину смешали с ложью
Вновь башню строит человек,
Подобия и образ Божий.
Злой гений неба, дух мятежный
Диктует правила игры
И вновь на подвиг бесполезный
Поднялись гордые умы...
Не дотянуться до небес
С высот, воздвигнутых руками.
Путь в небо — только через крест,
А башни распадутся сами.
Андрей Блинов

“Первый осенний день почти везде был праздничным. Множество детей по всему миру шли теперь «в первый раз в первый класс». Для других же, уже не детей, а юношей и девушек этот день был началом новой жизни”.
Грандиозно и значимо звучат эти слова, но для многих это действительно так. Достаточно сказать только, что за это десятилетие простые соплячки–недоросли “превращаются в девушек и юношей”, чтобы понять значимость этого пути. Но всё это каждому уже так много говорилось, что невольно начинает чуть ли не “мутить”.
А если без заранее восторженных трепетаний попытаться проследить этот путь на примере отдельной личности, взятой наугад? Ну, скажем, на примере личности, судьба которой многим кажется незначительной и даже мелкой. Если попытаться проследить все её радости и лишения? Если попытаться увидеть, как отдельная особь начинает осознавать то, что не осознавала никогда? То обнаружение маленьким человеком умения мыслить, осознание того, что каждое действие влияет на его судьбу? Увидеть в юном чаде таящуюся душу и мышление зрелого существа?
С момента возникновения в жизни маленького человека какой-то обособленности в сознании его появляются зачатки сознательности и внутреннее противопоставление себя окружающему миру. Именно с этого момента у многих детишек начинается взросление. Оно может остановиться в начале или в середине, но чаще (или реже, это не суть важно) он проходит без особых сложностей.
Кусок жизни вот такого человечка, в будущем, может быть, превратящегося из гадкого утёнка в прекрасного лебедя мне хотелось бы представить читателям.

[pusatel]

Глава 1

Обычный мир

“Лето 1996 года ничем не отличалось от лета других годов: те же
деревья, кусты, люди, нестерпимая жара целыми сутками…”. Эти же слова будут правдой, если применить их в отношении и всего окружающего нас мира. Города похожи на муравейники с вечно копошащимися муравьями, деревни и сёла иногда взрываются криком домашней скотины и перебранками соседей, домочадцев друг с другом. Все эти города и сёла удивительно однообразны, похожи друг на друга. Много в них домов, школ, садов, и все эти предметы вместе, кажется, создают эффект разнообразия: один дом выше другого, окна разные, вот магазинчики, не такие как жилые дома, но какой прок от этого “разнообразия”? Назначение их, “начинка” у них одинакова. В таком “разнообразии” трудно увидеть таящуюся индивидуальность: большая улица и по обе стороны от неё сотни домов — белых, сероватых, цвета глины — одно-, двух- и многоэтажных, с маленькими промежутками между ними, а всё вместе — огромная гора с множеством уступов.
Город сам по себе бездушная масса камня и, увы, делает бездушными многих людей, попадающих в него. Город — это тупой механизм, подобно сильному яду поражающий всех. Только сильные люди могут хоть как-то противостоять ему, а слабые быстро втягиваются в его хаотичную круговерть. Он перемалывает личность каждого человека, превращая его лишь в мельчайший кусочек бездушной толпы.
Все люди, попадающие в него, стремятся что-то сделать, чтобы не оказаться на дне этого бездушного людского моря. Чтобы хоть увидеть отблеск “достойного существования” им надо метаться в бесконечных попытках сделать оное с огромной скоростью, взваливать на себя ради этого всё больше и больше, душу свою грузом этим угнетать всё сильнее. От всех этих попыток что-то сделать, плавно переходящих в лихорадочные метания, эта людская масса начинает бурлить, кипеть. Движение их, однажды запущенное, не сможет остановиться никогда, и скоро, наверно, в этой бурлящей бездушной массе начнётся что-то похожее на ядерную или термоядерную реакцию. Тогда начнётся то, чего люди эти боятся больше всего — что-то вроде апокалипсиса. Под конец уже так сильно вырождается человек, что не замечает даже вокруг себя других людей, а лишь какие-то объекты, средства достижения большего успеха в своей “жизни”.
Люди эти — антимуравьи: работают одиночно и только на себя и своих родных. Почти всегда они напяливают на себя маски людей, много знающих в своей “жизни”, маски мудрых людей, пытаясь обмануть ими других людей, быть может, тоже напяливших на себя те же самые маски... Но это не самая удачная попытка обмануть и себя, и других людей. В них я никогда не видел даже намёка на способность остановиться хоть на минуту и понять, куда стремятся они, что им нужно, зачем они живут. Все они внешне могут пестреть красками, сколь угодно непохожими, одеждами, сколь угодно элегантными, лицами сколь угодно различными, а начинка почти у всех одинакова.
Но, “к счастью”, не все люди бездушны, кое с кем ещё можно поговорить, пусть хоть о совсем не существенном, но всё же поговорить... Но это тоже не существенно, потому что механизм саморазрушения в их телах, душах, сердцах уже запущен — эта возможность поговорить с ними даже о несущественном дана мне и им, чтобы сбить их с истинного пути в жизни. Она дана им для того, чтобы у них не осталось времени и возможности не только для первых шагов к своим истинным, глобальным, целям, но и даже для того, чтобы просто увидеть их, хоть одним глазком, хоть вполглаза. Эта возможность дана им для того, чтобы у них не осталось ума даже для того, чтобы просто знать, что именно в этом направлении находится их цель. Чтобы в них не осталось сооброжалки даже для того, чтобы знать, в каком направлении ступать, в какое место направлять свои шаги, когда наступит время перестать находиться в их псевдодвижении, ведущем в ад, имя которому — “разрушительное движение” “движение на износ”. Первая его цель — уничтожить их, их индивидуальность, уничтожить их способность жить правильно, исключить саму возможность жить правильно. А вторая цель — испытать человека этим городом, жизнью в этом городе. Или наказать этим городом. Наказать жизнью, существованием или выживанием в этом городе.
Сколько экспрессивных красок, сколько ненависти я использовал для создания портрета людей, не знающих своих истинных целей... С чего бы это? Я что, считаю, будто имею право насмехаться над ними? Я что, считаю, будто имею право оскорблять их? Ну, живут люди, ну, не знают цели своей жизни, так зачем же всё-таки оскорблять их и насмехаться над ними? Ну хорошо! Не буду вас мучить вопросами, на которые у вас всё равно нет каких бы то ни было внятных ответов. Всё дело в том, что я действительно считаю, будто имею право насмехаться над этими людьми и оскорблять их. И сейчас я попытаюсь объяснить, как умею, почему.
Я считаю, что имею моральное право насмехаться над этими людьми потому, что для них признать свои ошибки выше их сил. Для них признать свои ошибки значит переступить через свою гордость, а через свою гордость они никогда без весомых причин не переступали. Вы поняли? Я оскорбляю их и насмехаюсь над ними потому, что эти люди не в состоянии помочь сами себе, не в состоянии признать свои собственные ошибки, у них для этого нет ни моральных, ни каких других сил и возможностей, вы меня поняли? А?
— Да поняли-поняли... Да вот только одна неувязочка: вы упрекаете этих людей в том, что они не в состоянии признать свои ошибки, так?
— Ах вы... Решили меня подловить меня на некоторых, как вам кажется, несоответствиях в моих собственных убеждениях, да?.. Ну... дерзайте-дерзайте... Ну, допустим, так… Что дальше?
— Ну, так вы признаёте, что вы упрекаете этих людей в том, что они не в состоянии признать свои ошибки?

[pusatel]

— Вы уже слышали мой ответ, а я уже заранее знаю ход развития ваших мыслей. Мне просто интересно: будете ли вы задавать ваши следующие вопросы интонацией победителя, или продолжите задавать их интонацией сомневающегося человека? Хотя, впрочем, можете не отвечать на этот вопрос, потому что по частичке “ну” в начале вновь заданного вами мне вопроса я понял, что вы осмотрительно решили пока задавать свои вопросы интонацией сомневающегося человека…
— Не заговаривайте нам зубы…
— О-О-О!!! Вот теперь я чувствую интонацию победителя! Тем слаще будет тыкнуть вас носом в вашу ошибку, когда придёт время.
В этот момент вы, наверно, думаете, что я уже внутренне стыжусь своей ошибки, признавая так же, что всё, что я пишу здесь полная бредятина, но скоро вы поймёте, как вы ошибались. Если, по-вашему, я просчитался, то почему же вы тогда имеете возможность читать то, в чём я, как вам кажется, был пойман и опровергнут? Не проще ли убрать лишнее? Поддайтесь хоть раз в жизни простому рассуждению, перестаньте хоть на пару секунд думать, что большинство всегда умнее, мудрее меньшинства.
— Если так, так почему же вы сами не хотите помочь им в этом?
— Почему же не хочу? Эта книженция для того и пишется, чтобы попытаться помочь хоть кому-то из них (и из вас тоже). Глупо писать книгу-оскорбление, умно писать книгу-описание и книгу-предостережение. Не помогаю ли я им хотя бы тем, что вообще печатаю эти строки? Или вы в первый раз держите в руках книгу, автор которой опровергает ценности немного заблудившегося общества? Или вы в первый раз читаете книгу, в которой кое-какая часть общества была подвергнута осмеянию и оскорблению? Или в первый раз вы имеете дело с человеком, имеющим возможность стать матёрым писателем? Толстого не читали? Не уж-то, и Гоголя не читали? Или Грибоедова? Или хотя бы Шолохова, Солженицына? Даже — и Достоевского?.. В каком месте вы так вдохновенно выживали ради своего отечества, своего рода, ради своего собственного благополучия и благополучия ваших детей, в каком месте вы так искренне и безжалостно продавали свою душу за монету благоденствия и уважения окружающих вас людей, что не имели даже возможности толком понять, для чего они писали и кому они писали? Вспомните кстати, о чём и о ком писали эти люди? И вспомните также, сколько у них было недоброжелателей. Я не Гоголь, и, упаси Боже, не Толстой, но, наверное, всё-таки имею право пытаться излагать свои мысли по поводу окружающего меня мира, какими бы корявыми они не получались. А сколько раз вы всерьёз пользовались этим правом? Не в разговоре с друзьями, не обсуждая каких-то людей, не обкладывая правительство вашей страны по поводу и без повода (и вы, я вместе с вами знаем, вы очень хорошо умеете это делать), а серьёзно? Хоть когда-нибудь вы пытались что-нибудь сказать или сделать без оглядки на мнения ваших родителей и детей, братьев и сестёр, друзей и врагов, покровителей и подчинённых? Неужели мнение этого общества на ваши поступки, слова и суждения для вас дороже, чем, хотя бы, ваше собственное мнение на ваши поступки, слова и суждения? Или вы считаете себя чадами этого вашего общественного мнения? Скорее всего, общество ваше вместе с вашими родителями, детьми, друзьями — это всё, что для вас имеет хоть какую-то ценность после вашего бабла и вашей работы, вашего жилья и ваших шмоток. Поэтому и общественное мнение для вас ценнее, чем своё собственное. Точнее, ваше собственное мнение — это порождение мнения общественного.
В мире таких “людей” очень мало тех, кто не подвержен этому метанию и не хочет думать и “жить” как все, и с каждым днём их становится меньше.
По причине редкости таких людей я и решил описать судьбу отдельного их представителя.

***

В одном из провинциальных городов есть здание, в котором находится детский сад. Деление на группы — старшие, средние и младшие. Всё в нём как в других детсадах того времени: та же простота, скупость и бедность, тот же ежедневный распорядок дня и прочие атрибуты детского сада того времени.
Кстати, о распорядке дня: вот один из его пунктов. Одиннадцать часов утра — позднее утро. С этого времени примерно до двенадцати или часу дня у детей есть свободное время, а воспитатели только следят, чтобы всё было мирно: ведь могут случаться конфликты, которые зачастую не могут разрешиться без помощи старших. В это время жизнь здесь кипит (слава Богу, что она кипит пока не так, как я описывал выше, а по-другому, “жизненно”, а не “мертвецки”, но, увы, это временно) и наполнена криками, визгами, орами, непрекращающейся беготнёй, играми, общением... Но именно в это время веселья и бурлящей жизни на суд “бывалых” предстало новое лицо.

[laikxeor]

Я не такой как все, меня никто не понимает ©

[pusatel]

Этот мужчина стоял пока за дверью, а пара воспитателей объясняла детям, как его нужно встретить. Через несколько мгновений после этого весь зал был наполнен ещё не надтреснувшими детскими голосами, кричащими — “здра-а-вствуйте!”. Новое лицо это приветливо улыбнулось и объяснило, что пришло сюда обучить самых талантливых детей искусству, познакомить с различными музыкальными инструментами и даже научить играть на пианино или фортепьяно. Можно заметить, что и то и другое здесь было и можно было начать практиковаться уже сейчас. Многие подошли ради интереса и слушали чудесную игру клавиш: сначала что-то типа “в лесу родилась ёлочка” и потом постепенно переходя к величайшим композиторам: Бах, Моцарт, Рахманинов, Чайковский и множество других, здесь не упомянутых (вы, наверно, уже поняли, что этот плавный переход произошёл не за пару минут, и даже не за пару часов, а за время до самого вечера, когда родители стали выхватывать отдельных представителей этого общества для “весёлого” путешествия на свою “фазенду”, или “виллу”, “хату”, “хибару”, “берлогу”… кому как нравится. Впоследствии и позже — в следующий день, неделю... Воспитателям, естественно, не нравилось, что это “приветливое лицо” так “мучает” их подопечных, но “подопечные” не особо обращали внимание на их бесконечные протесты и ультиматумы и даже просили иногда “помолчать”, настолько они увлеклись).
Описание этого лица перед вами: он был высокого роста и очень строен, на нём была красная рубаха, чёрные брюки, а прекрасно сидящий на его немного худоватом теле чёрный пиджак поражал даже самих детей своим изыском. Тёмно-рыжие волосы падали на его широкие плечи и благоухали полевыми цветами. Лицо его также имело свои отличительные черты. Немного приплюснутый нос его прекрасно подходил к густым и сращенным бровям цвета сажи. Очень тонкие губы едва скрывали зубы, сверкающие белизной, когда он улыбался, и никогда не сходила с лица его нездоровая буроватая краска. Походка же его была очень быстра, но совсем не поспешна, и даже спокойна. Полное имя его от рождения: Дмитрий Андреевич Глухов. Вот и всё, что можно было сказать, увидев его первый раз в жизни.
Но вернёмся к воспитанникам нашего детсада. Далее очередного баловства и интересной игры дело не сдвинулось, и через некоторое время в разряде самых упорных осталось только четверо: черноволосая невзрачная девчушка с диковатым взглядом, белобрысый рослый мальчуган с короткой стрижкой и два брата близнеца с вздорным характером и очень наглым выражением лица.
Через две недели каждый из них сыграл на концерте перед родителями и всеми желающими несколько коротких и простеньких произведений, рассчитанных на новичка, а уже через два месяца занятия шли полным ходом.

[pusatel]

Таким образом занималось значительное количество времени — где-то с десяти утра и до полудня, и далее с четырёх до пяти часов вечера. Детсадовским воспитателям было меньше забот, и какое-то количество времени они могли потратить на себя.

***

— Людмила Михайловна… Люд… — сквозь запышку кричала молодая нянечка Катерина — Людмила… Михайловна... Там… Семёнов опять… Опять с Савкой дерутся… Фуф… Ёх-х… Я пыталась разнять… Чуть самой не попало…
Людмила Михайловна в это время была занята разбором документов на поступающих завтра в старшие группы детей. Это были двое мальчиков возраста пяти с половиной лет. Их родители пришли сегодня вместе утром, и вид у них был такой, будто они прибежали сюда, на улицу Академика Опарина, с другого конца города. Они наперебой говорили, что вместе друг с другом три детских сада обошли, но там в старших группах переуплотнение, и, вот, пришлось идти сюда. Людмила Михайловна спросонок (время было половина девятого) не могла понять, что, в конце концов, от неё требуется, а бедные родители под конец разговора чуть ли на коленях не стояли, пытаясь добиться разрешения устроить своих детей в этот детский сад. Наконец, когда Людмила Михайловна поняла, что от неё требуется, она сообщила им:
— Ну, могу вас обрадовать. Переуплотнения у нас нет, и дети у нас очень…— она шмыгнула носом —… очень смирные. Детсад у нас очень хороший, в прошлом году его посещала делегация из Германии, и эти уважаемые господа из делегации остались им очень довольны…
— Да-да, мы это очень хорошо понимаем, но…
— Что, “но”?
— …Но Кирюша…
— …Да, и Димочка… можно?
— Ну…
— Можно… можно Димочку и Кирюшу устроить в ваш детский садик?
— Так почему ж нельзя? Только вот…
— Да мы заплатим…
— Да-а!.. Заплатить придётся… Мы планируем на следующей недельке поклеить новые хорошие обои в игровой комнате, а то старые совсем поотклеивались… Нас неделю назад заливало, да дожди сильные, а крыша дырявая, вот… залило. Так что мы теперь с родителей деньги собираем, по 120 рублей (если бы сейчас в наших детсадах давали “на лапу” по 120 рублей, то наши детсады были бы переполнены, хотя, так оно и есть... Но год 1996 и 120 рублей для того времени — очень большая сумма)…
— Ах… да… что же это мы… ну… раз надо… вот… сейчас…
Около половины минуты проходит в напряжённом ожидании, наконец, тишину решается нарушить одна из мамочек:
— …Кирилл! (Кирилл поперхнулся)
— Да что я опять…
— Что-что, да ничего... почему ты деньги не взял, а?..
— Да я взял… рубль на проезд взял... я ж думал, что больше не надо…
— Сколько-сколько?! Ой, вы нас простите, а-а... а можно мы завтра принесём... вместе с Кирюшей, а?..
— Конечно можно... только не забудьте. У меня шестой кабинет на втором этаже…
Тут в двери кабинета показалась довольно тучная голова воспитательницы средней группы, Горкиной Анастасии Петровны:
— Олег Альбертович приехал… с делегацией… осматривать… без вас никак…
— Ох... да, ну… мы с вами завтра, с утречка обо всём переговорим…
— Мы пойдём?
— Да-да... можете быть свободны... ох... что же это я... документы-то на детей дайте... Дайте документы! На детей.
— Ой, забыли... извините, — табун из четырёх “лошадей” дружно понёсся обратно по коридору, заставляя жалобно визжать трухлявые половицы старого пола, — да стой ты, сама разберусь.
Две мамочки “дружно и цивилизованно” вернулись к кабинету Людмилы Михайловны и столь же дружно начали копаться в своих дамских сумочках в поисках свидетельств о рождении, кипы справок, подтверждающих, что их чадо не заразно, кипы справок, подтверждающих, что их чадо здорово (по сути это одно и тоже, но справки и документы разные) и ещё в поисках других справок и документов, мне неизвестных.
— …А свидетельство о рождении?
— ...Ах... вот.
— Ну, вот и всё, ваши документы я посмотрю и потом мы с вами решим, как с вами быть... А сейчас... вы поймите меня правильно...
— Да-да… не будем вам мешать.
Вот примерно таким же образом молодые мамы и папы (стандартных пап всё же “немного сложновато” представить в этой роли) “устраивают судьбу” своих юных чад.

[pusatel]

Первая глава перед вами, читайте

[kiberdem0n]

А я ведь прочту

UPD
Нет, не прочту. Бредни какие-то

[pusatel]

Глава 2

Что такое зависть?

— Ну что там опять, чайку спокойно попить нельзя...
— Я ж говорю, Семёнов с Савкой опять подрались.
— Да поняла я... ох и получат у меня эти паршивцы!
Наспех выпив чашку горячего чаю и засунув в рот шоколадную “Аленку”, Людмила Михайловна тяжело поднялась из-за своего рабочего стола и направилась к двери. Из коридора пахнуло не по-летнему холодным воздухом, что очень сильно удивило её. Катерина бойко заваливала Людмилу Михайловну подробностями случившегося происшествия, с видимым неудовольствием разъясняя каждую деталь:
— И представляете, опять из-за пианино! Третью неделю уже так. Сначала начинают спорить, кто будет играть первый, а потом в драку... Хорошо ещё, что сами не поранили друг друга, а то потом хлопот не оберёшься... А у меня после их геройств и разборов полётов будет здоровенный синяк на руке...
— Катя, закрой, пожалуйста, окно — как бы дети не простудились... Так что там с пианино?
— Людмила Михайловна, я думаю, может быть, лучше стоит закончить всю эту самодеятельность с занятиями, а? Для них же слишком рано, и потом, если эти снова подерутся, а меня рядом не будет? Это же надо подумать!.. У нас по распорядку дня с двух часов до четырёх — тихий час, а их не заставишь лечь в кровать. И... ещё мамочки говорят, что они совсем не видят, чтобы мы вечером выходили на прогулку... Детям нужен свежий воздух, а их не выгонишь! А родители думают, что они у нас целыми днями в денди играют...
— А вот насчёт последнего не согласна. У нас же два дня назад был концерт, который, кстати, ради них и устраивался. Подумай только, за две недели научиться играть по три песни! Олег Альбертович был в восторге! Мамочки, ясное дело, аплодировали. Лучше подумай о том, сколько будет крику, если завтра Дмитрий не придёт. А с этими дебоширами я сама поговорю, не беспокойся.
Между тем ведущие беседу оказались на первом этаже. Людмила Михайловна вновь почувствовала сильный холод. Увидев его причину — раскрытое настежь окно — она поспешила его закрыть, между делом успев бросить неодобрительный взгляд в сторону Катерины. В игровой комнате слышались взволнованные детские голоса. Людмила Михайловна, опекаемая Катериной, поспешила направиться туда. Распахнув двери, она увидела двух потрёпанных, но продолжающих кататься по полу “орлов”, не обращающих на неё абсолютно никакого внимания.
И вспомнилось ей в этот момент, как она в детстве точно так же дралась из-за этого леденца-петушка на палочке со своим старшим братом. Дурное воспитание здесь не причём, просто в годы её детства голодавшие люди могли убить друг друга за краюху хлеба, за горсть пшена. То было первые годы пятидесятых, время, когда семья тракториста и доярки вряд ли могла хвастаться достатком в деньгах, а в еде — тем более.
Да, в некоторых случаях голод сильнее родственных отношений.
И вспомнилось ей так же, как каждую ночь мама, сидя в сенях, благодарила Господа за то, что она осталась в живых после голода Питера. Осталась в живых, но только одна. Питерская земля приняла её отца и мать — бабушку и дедушку Людмилы Михайловны, а ещё племянника, сестру, сына, дочь... В своих молитвах она никогда не говорила о них. Наверное, и до своей гробовой доски она верила, что те шесть закоченелых трупов и три с лишним года настоящего ада — всего лишь дурной сон, чья-то злая, очень злая шутка, что вот, они сейчас откроют дверь и войдут, и обнимут её крепко-крепко... Но это был не сон.
Оставшись в живых, она всеми силами хотела дать своим детям жизнь гораздо лучше, чем была у неё. Жаль только, что эта мечта была неосуществима. Голод на долгие двадцать лет поселился в доме её детей.
Странно, почему люди-ровесники Людмилы Михайловны до сих пор настольгируют по тем временам. “Как будто тогда жилось лучше, чем сейчас” ? именно эту фразу она говорила своим друзьям в спорах на эту тему. Но всё же, когда она смотрела, как эти двое выясняют отношения, в её сердце, успевшее остыть, очерстветь и опроститься, вкрадывалось глубокое непонимание.
“Из-за чего дерутся они? Из-за куска хлеба? Из-за куска сахара? Из-за скисшего молока из-под некормленой коровы? Из-за чего? Да они живут как шейхи! И каждый день им и завтрак, и обед и ужин! И первое, и второе, и третье! Игрушки! Боже! Видела ли я когда-нибудь в своём детстве хотя бы тряпичной куклы? Пианино им подавай, фортепьяно! Не жирно ли?..”.
Так думала Людмила Михайловна. И ей думалось, что правдиво. Но правда ? не самая удачная пародия на истину... Об этом потом.
Сейчас же она со злобной улыбкой наблюдала за событиями, происходящими на полу, и обдумывала, как же ей всё-таки обозначить своё присутствие. “Орлы” всё так же не замечали её и, по мере превосходства одного над другим, начинали, один ? что-то воинственно-истерически вопить, другой ? всё громче ныть с заявами на истерическое рыдание.
Примерно через полминуты “миротворческие силы вступили в бой” и раскидали по противоположным углам игровой комнаты обоих “бойцов”. Те не могли понять, что произошло и, не решаясь вновь подойти друг к другу, кричали из противоположных углов фразы типа “ты зачем толкаешься?” или “ты первый начал!”, пока Людмила Михайловна не остановила их словесную перепалку.
? Что здесь происходит?
? Он первый начал, ? ответил Савка.
? Я не спрашиваю, кто первый начал, я спрашиваю, что здесь происходит?
Ответа не последовало.
? Сколько это может продолжаться? На неделе уже во второй раз! А на той? Раз пять, не меньше? Из-за чего весь сыр бор?
? Я всегда первый играл, ? говорил Петя (Семёнов), ? а он говорит, что он...
? Мне Дмитрий Сергеевич разрешил, ты сам слышал...
? Не было такого...
? Нет, было...
Предчувствуя новую схватку, Людмила Михайловна вступила в диалог.
?Та-а-ак... Теперь мне всё понятно. Если этот спор вы не можете решить сами, значит, мне придётся это сделать! Вы оба месяц не притронетесь к пианино! Я вам запрещаю!.. Катерина Сергеевна сама проследит за этим! И чтобы больше никаких драк, иначе мне придётся разговаривать с вашими родителями!..
? Но Людмила...
? Никаких “но”!
Проводив виновников шума в противоположные углы и влепив каждому звонкую затрещину, Людмила Михайловна благополучно ретировалась.
Поднимаясь к себе в кабинет, Людмила Михайловна наконец-то почувствовала себя уютно в своей лёгкой льняной рубашке. Непривычного холода уже не было. Слышался голос Катерины, возбуждённо говорившей что-то мальчикам.
Отдышавшись после подъёма, Людмила Михайловна распахнула дверь своего кабинета. Сев в кресло, она сделала пару глотков чаю. Чай уже остыл.
На столе, помимо фантиков и разорванной упаковки от печений, лежала большая куча бумаг, в том числе и документы на детей, чьи родители приходили сегодня утром.
На часах было 17:30. От долгожданного окончания рабочего дня Людмилу Михайловну отделяло лишь обещание родителям этих детей разобраться в их документах. “Что уж там разбираться... Русские, ничем не болеют, есть постоянное место жительства, прописка, работающие родители... всё в норме. Главное, чтобы деньги принесли, а там посмотрим, что да как”.
Решив так, Людмила Михайловна очистила рабочий стол от мусора и стала собираться домой. Выйдя из кабинета, она первым делом зашла в игровую.
? Ну как? Всё нормально?
?Как шёлковые! Спасибо вам, а то сама я никак.
?Только не надо с ними лояльничать, от этого они сильно распускаются. Всё, меня нет.
? До завтра.

Думаю, нам стоит на некоторое время оторваться от описания дальнейших событий ввиду их полной безынтересности.
Как вам ситуация? Ситуация стандартна, ничего необычного в ней нет. За исключением некоторых деталей. И, я думаю, вы уже догадываетесь, каких. Первое, что сразу бросается в глаза ? гневные мысли Людмилы Михайловны по поводу драки детей. Как вам их содержание? Справедливо? Нет? Для людей, которые соизволили получше разобраться в нём ответ очевиден. Для остальных же возможны варианты. Именно для этих остальных я попытаюсь обрисовать эту ситуацию более детально и углублённо. Начнём с несущественного в существенном.
Имеют ли право дети драться? Вопросик никчёмный, но именно на никчёмные вопросики порой трудно найти однозначный или вообще любой внятный ответ.

[pusatel]

? В спорах рождается истина. А кто сказал, что спор может быть только на словах? А может ли спор быть на кулаках?
? Вряд ли, потому что тогда в споре победит тот, чьи удары крепче.
? Теперь подумайте: кто побеждает в спорах?
? Напрашивающийся ответ ? тот, кто прав.
? Напрашивающийся ответ не всегда верен. Правильнее ответить, что в спорах побеждает тот, чьи аргументы весят больше и более убедительны. Ещё вопрос: если ваши аргументы в споре выглядят убедительнее аргументов оппонента, то значит ли это, что вы правы?
Уже многие из этих остальных ответят на этот вопрос “нет”, но всегда найдётся один-другой упёртый субъект, который ответит “да”.
Но, как известно, один в поле не воин, если речь не идёт о Рембо или Терминаторе. Его-то мы быстро разубедим.
? Многие поколения наших предков топтали просторы нашей планеты, вспахивали поля, ловили рыбу, дичь, птицу... а ещё они изредка поглядывали в дали горизонта и бездонную высь, полную звёзд...
? Короче.
? Не перебивай. Когда они смотрели на горизонт, они видели необъятные просторы земли. Но земли ? плоской. И они думали, что земля плоская. А когда смотрели в небо, то видели, как солнце встаёт на востоке и заходит на западе. И они думали, что солнце вертится вокруг земли. А вместе с ним и все звёзды. Какова была их аргументорика в пользу их точки зрения? Очень проста и, к тому же, я уже, по сути, её привёл. Они не видели круглой земли и не видели, как земля вращается вокруг солнца. Они говорили “я верю тому, что вижу своими глазами”. В данном случае их вера была ошибочной. Итак, мой вопрос, убивающий упёртость этого субъекта: в споре о плоскости-шарообразности земли чьи аргументы были “железнее” ? большинства наших далёких предков, говорящих “я верю тому, что вижу своими глазами”, или каких-то там психов-астрономов, которых за их теории и расчёты жгли на кострах? Думаю, ответ очевиден.
Теперь, после победы над упёртостью упрямого оппонента, мы можем двинуться дальше. Обратимся к первым выводам, которые мы получили. Выводов у нас не густо, мы всего лишь узнали, что в спорах на словах побеждает тот, чьи аргументы крепче.
Но ещё у нас имеется ваш первый ответ на мой первый вопрос. Что же вы ответили? Вы ответили, что спор на кулаках вряд ли возможен, поскольку победителем из него выйдет тот, чьи удары крепче.
Что же получается? По вашему ответу получается, что в споре на кулаках побеждает не тот, кто прав, а тот, чьи удары крепче. Но и в споре на словах, как мы с вами выяснили, побеждает не тот, кто прав, а тот, чьи аргументы “железнее”. В свете этого у меня напрашивается идиотский вопрос: если спор на кулаках “вряд ли возможен” только потому, что победитель в нём не всегда прав, то возможен ли спор на словах? Ведь в нём победитель тоже не всегда прав.
На этот вопрос даже отвечать не хочется, не так ли? Наша логическая цепь привела нас к бессмысленному вопросу. Если схемка “вопрос-ответ” привела нас к бессмысленному вопросу, то что нужно делать? Наверное, стоит проверить правильность (немного не то слово, правильнее “корректность”) всех вопросов и ответов.
Для того, что бы разобраться в смысле того или иного понятия (слова), нужно дать ему чёткое определение.
? Что же такое спор?
? Спор ? это столкновение чьих-то взглядов на то или иное явление, событие, предмет и т.д.
? Уже лучше. По вашему же первому ответу получалось, что спор ? это полемика, победитель которой всегда прав. В свете вашего же определения (правда, вложенного мною в ваши уста) ответьте на мой вопрос: возможен ли спор на кулаках?